Арабская речь раздражает даже сильнее французской протяжной «р», Себ не знает, что выводит его из себя больше, количество арабов на квадратный метр, или босс, который ведет себя так, как будто приехал на каникулы. Но что-то из этого его дергает и цепляет изнутри все сильней, нож на бедре нагрелся и ощущается теплой, приятной тяжестью, успокаивает, как будто все на своих местах. Арабская речь возвращает его в Ирак, в пустынную местность, где под ногами скрипит минное поле, на котором удобней всего отстреливаться. По этим пустошам не ездят местные, по этим пустошам легко и просто уйти от преследования.
Себ вздрагивает и возвращается в реальность.
Ну да, точно, босс.
Он снова начинает метаться по номеру, перебирая в голове варианты того, как можно выбраться из этого кошмара. Он ненавидит достопримечательности и Лувр, в котором километры бесполезного декора стен и не менее бесполезные люди вокруг, он ненавидит закоулки возле Мулен Руж, у которых вечерами полно шлюх и очень мало интересного.
Еще больше он ненавидит квартал отведенные туркам. Их женщин, их купальни и их проклятую речь. От нее сводит скулы и руки. А босс, кажется, наслаждается. И это скребет, раздирает изнутри. От невозможности что-то сделать, хочется свернуть кому-то шею.
Себ смотрит на стену люкса и усмехается, немного нервно, немного зло. Он бы прогулялся. О, он бы вышел на охоту, выскреб из себя это ощущение неудовлетворенности, бесполезности. Выскреб через чью-то зарвавшуюся рожу. Только и тут не вырваться.
Глок кается невесомым после винтовки, но кому нужен снайпер, если тебя тащат с собой как телохранителя. Как мальчика на побегушках. Кажется, у него начали скрипеть зубы.
- Черт.
Наверное, упаковка жвачки – это последний гвоздь в его гробу, потому что дальше он помнит все отрывками. Сначала этот звук лопнувшего клубничного шара, запах, от которого немного кружится голова и мутит, как от потери крови. А потом у босса возникает идея. Нет, не так «ИДЕЯ» и он загорается, как тысяча рождественских елей. От этой бурной радости, внутри что-то отпускает, нужно ужасаться, необходимо ужасаться, но Себ не может. Он ловит эту эйфорию, предвкушение праздника, чужое желание, ловит как волну, и каждая клеточка в теле звенит.
Глок, наконец, возвращается в кобуру. Нож все еще на месте. А внутри селится беспокойство другого толка.
- Нет!
«Нет-нет-нет», - бьется в голове молоточками. Только не это. Кошмар всей его жизни начинается тогда, когда босс куда-то сваливает один, сваливает, не оставляя координат и Себ только в последнюю секунду успевает предотвратить что-то непоправимое.
- Нет.
Голос не подрагивает, не звучит умоляюще. Он непреклонен. Но в этот раз не будет противостояния, не будет столкновения, не будет спора. Все уже решено, и сдаваться не хочется, и сопротивляться уже бесполезно. Шеф уже во всеоружии, с жевательной резинкой, от которой все еще мутит, по карманам.
Шеф теперь тоже тянет слова на французский манер, от этого что-то сводит внутри, то ли бешенством, то ли удивлением. Себу давно плевать на внутренние ощущения.

В метро противно. Лучше было бы такси, но там опять будет арабский, на который он не может не реагировать. Но в метро отвратительно. И поездка все тянется и тянется. Хочется наконец начать курить или бросить окончательно. Запах клубники забивает нос и, кажется, проникает куда-то в поры. От чего становится не по себе. ТО ли шеф слишком близко, то ли Себ.

Башня сияет огнями, Себ пытается проследить траектории ударов. Но в толпе это становится практически невозможно, и босс, который ни секунды не стоит на месте, как будто турист на прогулке, не облегчает задачу.
- Мне все равно кажется… - он замолкает на полуслове и отшатывается от парня с телефоном. На секунду ему кажется, что он потерял босса из виду, но нет, он маячит где-то впереди, расшаркиваясь с какими-то идиотами.
«Ладно», - он окидывает взглядом ненавистную башню и прикидывает примерный маршрут и свои действия. Если бы у него было времени чуть больше, если бы у шефа были не такие гениальные идеи.
Чертово если бы.
- Ладно, ох, простите мадам. – Он вежливо раскланивается с туристкой, крепко сжимая в руках ее шляпку. Идея не нова, но работает на отлично. Если хочешь проникнуть внутрь, либо привлекай внимание, либо будь незаметным. Себ умеет быть очень незаметным, подходя к пропускному пункту, он накидывает шляпу на парня, идущего впереди и сворачивает чуть в сторону, пока тот начинает оглядываться и тормозить толпу. Босс должен быть уже внутри, время внутри тикает размеренно.
- Отсчет пошел.

Всего было четыре уровня, на каждый уровень вела своя лестница, и можно было использовать лифт. Лифт ему не подошел, много стекла, много людей, никакого обзора. Шеф должен быть где-то на самом верху, куда так просто не добраться, тем более туристам. Значит остаются лестницы. За эту прогулку он потом скажет спасибо, отведет в уголок и скажет огромное спасибо. По лестнице он буквально взбегает, стараясь уворачиваться от тех, кто спускается вниз. И спасибо военному прошлому и тренировкам - практически не запыхавшись.

Достопримечательностей города он не замечает, внутри счетчик отсчитывает секунды, за которые он должен добраться до норы Алисы.
Если Алиса доживет – ты выиграешь, если не доживет – ну что ж, се ля ви. (Только второй вариант его не устроит, не в этой жизни).

В голове размеренно тикает бомба, размеренно, в такт дыханию.
«Успеешь?»
«Не успеешь».
«Сможешь?»
Себ бежит вверх, сбивая дыхание на поворотах, а лестница и эта проклятая башня кажутся очень длинными (высокими?) и все никак не заканчиваются. Им нужно было убираться из города, ему нужно было упаковать босса в пакет и вытащить через ближайшую границу да хоть к немцам. В Берлине тоже может быть интересно, хотя бы без башни.
Он бежит, сбавляя шаг ближе к поворотам и старается не думать о том, что время вот оно «тик-так», утекает сквозь пальцы, как песок в проклятой пустыне, который расползается под твоими ногами, проскальзывает в глаза, нос, рот, уши, убивает тебя.
Приходится дернуться в сторону, когда он чуть не врезается в женщину, ведущую за руку мелкого ребенка. При чем от ребенка он дергается сильнее, еще не выпав до конца из воспоминаний, еще не забыв песок на ладони и его тихий шелест. Ребенок что-то восторженно говорит и до боли где-то в грудине, напоминает сейчас босса.
Нет, не страх потери гонит его вперед, страх провала, страх проигрыша и личная верность, личная преданность человеку, которому, по большому счету, она не нужна. Но у Себа свои понятия о том, что нужно и важно, не так ли? Свои условия службы.
Наконец он на месте, здесь кругом чертов ветер и при стрельбе придется это учитывать. А еще здесь нестерпимо холодно или холодно, потому что босс выходит из лифта слишком довольный. Когда успел достать их? Хотя не важно, ничего из того, что сейчас можно подумать не важно.
Живой.
Ключевое для Себа сейчас то, что он живой.
И он успокаивается. Дыхание выравнивается, лицо больше не горит от бега, глаза не мечутся в поисках цели, жертвы, лестниц. Он успокаивается и прицеливается, ожидая знака, намека, приказа.
Босс ухмыляется, сволочь, смеется, по нему видно насколько ему это нравится. Себ ненавидит его за это, так сильно сейчас ненавидит, что на мгновение представляет это лицо в прицеле своей винтовки, которая осталась дома, на одно мгновение. А потом замирает и выдыхает.
Не время.
При стрельбе все ненужные мысли должны уходить, растворяться в тишине и покое, при стрельбе нельзя напрягаться, нельзя пережимать свое тело. Нужно слушать, слушать, слушать и ловить момент, когда выстрел будет идеален. Себ сейчас так много всего воспоминает из подготовки, что самому смешно, если бы инструктор его сейчас видел, а хотя нет, инструктор уже десятки лет смотрит пустыми глазницами вверх и видит полное ничего.
Усмешка появляется на губах не произвольно.
Босс выделывается. Хочется заорать на него, или заорать парням: - Вы что не видите?
Но это тоже пустое.
Глок оттягивает руку и Себ помнит его отдачу, поэтому терпеливо ждет сигнала, для начала представления. Он все еще ненавидит Париж и арабов, но вот башню, башню он будет любить.
Когда босс сгибается пополам от удара в живот, рука не дрожит, прицел верен, даже не так, выверен, Себ ждет, отсчитывая в голове десять чисел в обратном порядке. Если выстрелить слишком рано, будет скучно. Поэтому он считает и не сводит глаза с М., который запрокидывает голову и смаргивает, кажется, слезы. В голове звучить девять-восемь-семь, М. улыбается, пять-четыре-три, М. смотрит и огни башни смотрят вместе с ним.
Один.
Один из парней бьет М. по лицу и это последнее, что он может сделать. В центре его лба расцветает круглое красное отверстие, не слишком большое, это все-таки глок, а не винтовка. А пока второй из них пытается прицелиться, в его руке тоже появляется отверстие, прямо на запястье, кости дробятся, рука больше никогда не будет подвижной в достаточной мере, Себ знает, Себ часто этим пользуется.
Парень орет от боли и оседает вниз, мизансцена меняется.
Он смотрит на босса и ждет, взяв на прицел еще одного паренька, того что потупее, того что все еще не отошел далеко от М.

Себ стоял почти на самом краю держась рукой за перекладину. Стоял и думал не о том, что видит, не о боссе, который поднимался с колен, отплевывался и снова начинал улыбаться.

Он думал о том, что нельзя сосуществовать с бездной, не окунаясь в нее с головой, нельзя смотреть в глаза сумасшедшего и не рехнуться самому.
Нельзя помнить выстрел, дату, место и глаза жертвы.
А еще нельзя подрагивать от ветра, который пробирает до самых костей.

Он смотрел на сцену перед собой, и в его голове наслаивалось прошлое, будущее, настоящее. Картинки сменялись, истории были разными, но бездна присутствовала всегда, где-то на самом краю, еле ощутимая тень грядущего. Себ усмехнулся, какие глупости только не приходят в голову, когда ты стоишь на самом краю высоченной башни и хочется отпустить балку.
А босс тем временем начал говорить снова, как будто его мало били. А может быть действительно мало? Может быть стоит позволить вколотить в него пару умных мыслей? Может быть?
Нет.

Молоденький сержант улыбается и рассказывает сказку о том, как важно запомнить глаза убитого. Он улыбается, а у Себа все внутри стягивает от отвращения, от желания убивать. Сержант улыбается и его большие-большие и темные-темные глаза светятся изнутри чем-то потусторонним.
И все внутри дрожит от желания увидеть частичку этого света. Увидеть близко, еще ближе, запустить в него руки, выпотрошить, отпустить, присвоить. Себа трясет рядом с сержантом, а тот улыбается и светится.
Проклятый мальчик.
На первом привале они делят кружку чая на двоих.
На втором Себ стоит слишком далеко, чтобы видеть, что происходит или слышать новую историю.
На третьем привале сержанта уже нет.
И Себ больше не дрожит от желания запустить руки внутрь, растерзать грудную клетку, посмотреть повнимательней. «Сержант Маккормик застрелен одним из террористов», - пишет командир в своем отчете, и Себ стоя за его плечом глубоко затягивается последней сигаретой из пачки и улыбается, довольно и сыто улыбается.

А реальности продолжали наслаиваться, только вместо сержанта, перед глазами встал недавний заказ на мелкого мошенника, который тоже улыбался слишком светло, слишком безумно. Улыбался так, что у Себа руки подрагивали, когда он вспарывал ему ногу для устрашения. Парень смеялся так громко или так тихо, что Себ сам не понял, когда успел уничтожить его. Босс сейчас был похож на них, всех тех, у кого глаза светились безумием, всех, кто не дожил до настоящего, оставшись в прошлом.
В какой-то момент Себ и сам сошел с ума, не иначе.
В какой-то момент, он понял, что-либо сойдет с ума, либо закончится здесь и сейчас, и больше ничего не будет. Ничего. Только пустота. На пытках? В плену? В турецкой тюрьме?

Себ сосредоточился, босс явно вышел из-под контроля, если у него был какой-либо контроль, когда-либо. Босс подначивал, и было видно, как парень сдается под его напором, как тот вытягивается в струнку, напрягается, готовый к броску.
- Что б тебя, Джим. – Себ тоже готов, рука не дрожит, тело полностью под контролем, все лишние мысли из головы изгнаны, изничтожены, разрушены и спрятаны обратно, в ящике на задворках.
Он собирался прострелить парню его дурную голову, но даже он не был готов к тому, что тот рванется вперед, впечатывая мистера М. в пол смотровой площадки.
- Идиот, - тихо выругался Себ и сместился в сторону выискивая лучший ракурс для прицеливания. «Идиот». Мишень двигалась хаотично, босс уворачивался от ударов и хохотал, а Себ скрежетал зубами от желания заткнуть его и убрать в сторонку. Инстинкты, выдрессированные защищать выли и рвались изнутри, босс был в опасности, слишком близко к мишени, слишком близко к краю. Себ плюнув на все, решил подойти поближе и вручную вырубить зарвавшуюся тварь.

Правда, пока он менял место расположения, что-то пошло не так…

В такие моменты очень хотелось бы уметь вовремя закрывать глаза и не видеть, как легкое и, в общем-то, хрупкое тело мистера М. падает куда-то вниз, с башни, с чертовой многометровой башни, будь он не ладен, план его и сам он. У Себастьяна даже ругательств не хватило, только засела мысль, что если босс разбился, то его ждут большие неприятности и большая куча дел.
Рванул к месту происшествия он уже на чистейшем автопилоте.
- Босс? – Перегнуться и посмотреть в низ не заняло и нескольких секунд. Хрупкая опора удерживала мистера М. и его визави, правда на долго ее не хватило бы будь даже там один босс, слишком ненадежная.
Себ скрипнул зубами от злости, но подался вперед сильней и скомандовал:
- Руку, быстро! И подтягивайся. - «Идиот». И страшно не столько отпустить чужую ладонь, сколько не выполнить свое задание по сохранению жизни своего нанимателя.
Если издалека босс казался невесомым, хрупким и легким, то на проверку оказался очень даже реальным человеком, с вполне реальным весом, и Себ тихо матерился себе под нос и тащил его наверх, думая, о чем угодно, о том, как прекрасная чертова проклятая башня, о том, как хорошо в Париже (ложь!), только не о том, что кожа по коже скользит, и чужая ладонь норовит ускользнуть и исчезнуть где-то внизу, под ногами у людишек.

Вытянуть мистера М. у него получилось, не получилось только выпустить чужую руку, проверяя ее реальность, или сверяясь с пульсом. Себастьян еще не решил, чего ему хотелось больше. А глаза у босса все равно были большими, темными и совершенно больными и бездна в них очень весело хохотала над чужими страхами и чужими сомнениями.
- Ненавижу этот город. – Он поднялся, вздергивая босса на ноги. – Ненавижу ваш план.
Себ выпрямился по стойке смирно вернул оружие в кобуру и замер рядом с мистером М. оглядывая место происшествия. Следов практически никаких, гильзы он собрал, парень с простреленной рукой будет молчать, если не сдохнет от потери крови чуть раньше, все-таки колено ему тоже стоило бы прострелить, чтобы наверняка.

Чтобы избавиться от адреналина, который теперь гулял в крови.[AVA]http://i.imgur.com/KtCjOzr.png[/AVA]

От адреналина даже потряхивает, поэтому Себ не сразу реагирует на опасность и пропускает момент, когда босс достаточно приходит в себя и начинает язвить. Слова режут без ножа, но он не отдергивается, не отодвигается в сторону, не уклоняется. Хочет ли он его целовать? Нет. Придушить его сейчас хочется гораздо больше, сомкнуть пальцы на тонкой шее и сжать, и смотреть как в этих глазах, бешеных и диких, медленно будет проявляться страх.
Правда будет ли там страх или что-то другое, Себ предпочитает не знать.
- Ну что вы босс, моя работа заключается в том, чтобы вы были живы и целы. – А в голове нет-нет да мелькает мысль об удушении, но Себ практически без проблем держит себя в руках. Удерживать свои порывы у него уже вошло в привычку, так же как удерживать свои мысли при себе.
Себ редко позволяет себе задумываться о том, что привело его сюда, в эту точку отсчета времени. Как он дошел до жизни такой и о прочей ерунде он вообще предпочитает не вспоминать. Но когда босс тянется и касается его волос, стоя на краю проклятой башни, внутри что-то замирает, от ужаса, от невыносимого желания удержать, сохранить, оставить и в тоже время, стереть из жизни. Противоречия раздирают изнутри, но Себ не поддается.
- Проблемы, босс? – Он переключается от внутренних переживаний к реальности моментально, один полу-вздох и Себ уже собран и сосредоточен.
Только мистер М. продолжает говорить и желание спихнуть его вслед упавшему снова возвращается, как будто никуда и не уходило. Он говорит про полицию и эти наигранно-испуганные интонации злят только больше.
«Соберись». – Мысленный приказ звучит зло и глухо, проталкивается сквозь вату ощущений и оседает внутри. Полиция. Арест. Допросы. Он вздрагивает, нет-нет-нет, босс оказаться у копов не должен, ни при каких обстоятельствах. Но пока Себ решает, как действовать и как лучше уходить, что сделать, чтобы отвлечь от себя внимание, мистер. М. уже все просчитал. Иногда (на самом деле чаще, чем хотелось бы) Себ поражается быстроте принятия решений и верности этих решений. Иногда и исключительно тайно, он восхищается этим разумом, запертым в довольно хрупкую оболочку.
Босс бежит быстро, насколько это возможно в открывшемся пространстве, а Себ осматривается и думает, что давно он так грязно не работал. К черту. Он уходит в след за мистером М. засовывая глок за пояс штанов по пути. Как раз в момент, когда он присоединяется к шефу появляется охрана.

Ругаться себе под нос приходится тихо и очень осторожно. И только он было прикинул куда можно двигать, в какую сторону, как босс вцепился в него и потащил в противоположную. Себ даже толком выругаться не смог, только мрачно смотреть в спину впереди идущего.
И конечно, стоило чуть отвлечься и посмотреть по сторонам, как стало понятно, что их парочка внимание как раз и привлекла. Даже слов не нашлось, чтобы описать, что он почувствовал. У лифтов закуток, босс вталкивает его туда и выразительно смотрит, как на идиота, Себ смотрит в ответ, примерно с тем же выражением, но подчиняется беспрекословно. Выработанные еще в армии рефлексы, ложись – значит ложись, повернись, развернись – значит повернись, развернись. Он действует автоматически, не задумываясь зачем, почему, что происходит и стоит ли подчиняться. Иногда его рефлексы работают против него самого.
От прикосновений босса Себ вздрагивает и тихо выдыхает, стараясь не ежится. Ощущения странные, как будто ты с разбегу врезался в ледяную воду и дыхание перехватывает, мозг еще агонизирует, а тело уже подстраивается, сдается, придвигается ближе. Себ стоит замерев, стараясь не двинуться, не сломать затеянную игру. Босс надежно закрыт его спиной и в случае выстрелов, Себ уверен, мистер М. выживет. От прикосновений, откровенных, интимных, не по себе, от них хочется сбежать или придвинуться еще ближе и продолжить? Эти противоречия снова выбивают из него все мысли, заставляют прокручивать в голове "за" и "против", заставляют метаться из угла в угол.
Момент проходит, получается отстранится. Босс как ни в чем не бывало вперивается в свой телефон, Себ ведет плечами, разминая шею, которая успела затечь от перенапряжения. Ощущение чужих рук все еще где-то на спине, они все еще скользят куда-то ниже.

Он встряхивается.

Кивает в сторону выхода и идет первым, зная, что босс последует следом. Охранники растворились, как будто их и не было, впереди только семейные парочки, переговариваются, паникуют, создают необходимый уровень шума, для того, чтобы они ускользнули. Себ идет быстро, но не торопится, как человек, которому нужно по делам, но эти дела в случае чего могут и подождать. На выходе пусто и тихо, где-то уже звенят в воздухе сигналы полицейских машин, кто-то пустил слушок о самоубийстве, кто-то рассказывает сказки о крови и раненных в количестве больше десяти штук.
Себ выруливает в сторону Марсова поля и ежится, когда ветер добирается до него, скользя куда-то под куртку. Он останавливается, замирает, ждет, когда босс подойдет ближе. Для верности его хочется схватить за руку, тащить за собой, не выпускать из виду или из рук. Для верности хочется запереть его в номере до отъезда и сидеть у дверей, стеречь, как старые добрые псы у порога.
У Себа вообще много старомодных желаний.
Он размеренно дышит и не позволяет себе ничего.
- Пиццерия есть за полем, - он машет рукой в сторону кустов, которые преграждают путь, - и на другой стороне, через реку.
Он оборачивается, чтобы показать направление и изучающе скользит взглядом по фигуре мистера М. Костюм почти не помялся, выглядит хорошо, видимых повреждений нет, но мимо полицейских он сейчас все равно не рискнул бы пройтись. Себ сам себе кивает и делает выбор, все-таки вцепляясь в запястье босса. Ответа он не ждет, только тянет его за собой, уверенно направляясь в сторону кустов.
- Нет, я не хочу вас убить. – Но это он говорит так тихо и самому себе, что ветер сносит его слова в сторону.

Марсово поле выглядит не слишком приветливо, но Себу и не до того, с освещенного проспекта он сворачивает на тропку, которая по диагонали срезает большую часть пути. Собственная рука кажется ему чужой, практически одеревенелой, настолько напряжены все мышцы, но он старается не сдавливать чужое запястье и старается размеренно дышать.
- Это была ужасная идея, босс. – Констатация факта, не более того. Себ напрягается, когда слышит какие-то шорохи впереди. Босса он оставляет за спиной, а сам подается вперед и вытаскивает глок. Шорохи стихают, раздаются смешки и все возвращается на круги своя. – Прошу вас, босс, давайте мы больше не будем искать развлечений на сегодня.
Он вежлив, но это наносное, слишком много напряжения, слишком много действий впереди. И у полиции все-таки есть свидетель, пусть парень полу-мертв. Сейчас это все кажется важным, все мелочи и недоработки, за которые чуть позже придется платить. Пистолет он не убирает, только прислушивается и настороженно ступает дальше, тропинка узкая, немного заросшая, но четко виднеется впереди. Себ усмехается, вспоминая карту, которую просматривал перед путешествием, там дальше должна быть аллея Тьери, за ней посольство Чехии а дальше нужно будет взять левее и выйти на улицу Ламбер. Все эти точки мелькают перед глазами, когда снова раздаются какие-то шорохи и парень вываливается почти под ноги Себу.
- О, простите месье. - Себ замирает, раздумывая что делать, с его французским сейчас лучше заткнуться, заткнуть парня и идти дальше, чем быстрее тем лучше.
Он делает глубокий вдох и сжимает глок покрепче.[AVA]http://i.imgur.com/KtCjOzr.png[/AVA]